Он выдернул руку и шагнул назад.

— Черт бы вас побрал, — сказал он, тяжело дыша. — Вы здорово наловчились подкрадываться!

— Мы теперь во многом разбираемся. — Вольш Пинеску с трудом выдохнул слова, огромный почерневший струп засохшего гноя не давал шевелить губами. — В том, например, как непобедимая армия Вамфира Шайтиса, главнокомандующего Вамфири, могла быть сокрушена и растоптана, их замки разрушены, а уцелевшим пришлось бежать, как собакам от хлыста, в эти края вечного льда!

Усеянное фурункулами лицо Вольша побагровело от ярости, и он тяжело шагнул навстречу Шайтису. Но Ференц был не так вспыльчив. Этот гигант со страшными ручищами не нуждался в том, чтобы распалять себя.

— Мы многое потеряли, Шайтис, — пророкотал он, — только очутившись здесь, мы поняли, насколько много. Уж больно эти места холодны и пустынны.

— Чушь! Холодное место? — окрысился Шайтис. — Что значит холод для Вамфири? Привыкнете.

Вольш яростно тряхнул головой, несколько фурункулов у него на шее лопнуло, и желтый гной брызнул на лед.

— Вот как? — рявкнул он. — Привыкнем? Как этот, ты хочешь сказать? — Он дернул своей головой с безобразными украшениями в сторону Керла Люгоца, отделенного от них тремя футами льда, недвижного, как скала. — И как все остальные, кого мы нашли в ледяных пузырях, в таких же ледяных крепостях, где нет ничего, кроме сквозняков да эха?

— Остальные? — Шайтис растерянно перевел взгляд с Вольша на Ференца, потом обратно.

— Да, не одна дюжина, — наконец кивнул в ответ Фесс Ференц громадной головой, — дремлют во льдах, надеются. Вдруг когда-то чудом растопятся льды и они освободятся из плена, очутятся в цветущем краю. Или угаснут, не дождавшись. Потому что здесь, Шайтис, не тот холод, что на Темной стороне. Здесь он царит вечно. Привыкнуть к нему? — Он теперь как бы вторил словам Пинеску. — Сопротивляться? Тут нечем согреться, нечем поддерживать огонь в себе — для этого нужно горючее. Кровь — это жизнь! Пока ты привыкаешь к нему, твоя кровь остывает, Шайтис, капля за каплей, с каждым часом. Конечности деревенеют, и самое горячее сердце начинает стучать медленнее.

— Ты спросил, что такое холод для. Вамфири? — заговорил Вольш. — Ха! Тебе много приходилось мерзнуть на Темной стороне, Шайтис? Я тебе так скажу: никогда! Жар охоты, пламя битвы поддерживали в тебе тепло, горячая соленая кровь трога или Странника. Твоя постель поутру была теплой и манящей, как упругие груди и задница потаскушки, которая забавляется с твоим концом. У тебя было вдоволь всего этого, чтобы согреть себя. У всех нас было этого вдоволь! И у нас был вождь, который говорил нам: “Давайте объединимся и захватим сады Обитателя”. И с чем мы остались?

Шайтис посмотрел на Ференца, тот пожал плечами:

— Мы здесь дольше тебя. Это холодное место, холод донимает нас все сильнее. И что еще хуже, голод тоже.

Последние слова он буквально прорычал.

Рука Вольша коснулась страшной боевой рукавицы, висевшей у бедра. Случайно? Инстинктивно? Шайтис на всякий случай сделал шаг назад.

И когда он, чтобы не быть застигнутым врасплох, сунул руку в свою боевую рукавицу и растопырил пальцы, так что она ощетинилась лезвиями, шипами и иглами, Фесс Ференц поднял бровь и рыкнул:

— Двое против одного, Шайтис! Тебе нравится играть при таком раскладе, да?

— Не слишком, — прошипел Шайтис. — Но я уж постараюсь выпустить из вас не меньше крови, чем вы выпьете! Ну, стоит игра свеч?

Вольш заворчал, отхаркнул желтую мокроту и выплюнул ее.

— Я. Говорю. Это. Стоит. Того. Он пригнулся и тоже натянул боевую рукавицу. Ференц, наоборот, успокоился. Он шагнул в сторону, пожал плечами и сказал:

— Сражайтесь друг с другом, если желаете. По мне, лучше пожрать, чем драться. Полный желудок как-то успокаивает, а лишняя кровь помогает лучше соображать.

Его афоризм, не вполне подходящий людям, для Вамфири был в самый раз.

Вольш, видя, что драться придется в одиночку, призадумался, потом опять фыркнул “ха!”, на этот раз в адрес Ференца.

— Похоже, ты неплохо соображаешь и на пустой желудок, Фесс! Если мы с Шайтисом все же будем драться, тебе без всякой драки достанется на обед проигравший — это выгоднее, чем победа. — Он кивнул и убрал рукавицу. — Я не такой дурак.

Ференц поскреб длинный подбородок и ухмыльнулся, хотя и мрачно:

— Надо же, а я всегда считал, что как раз такой...

Шайтис, все еще настороже, повесил на пояс боевую рукавицу, наконец кивнул и достал из мешка пурпурное медвежье сердце, размером со свой кулак.

— Берите, раз уж вы так голодны, — швырнул он им пищу.

Вольш поймал сердце в воздухе и вонзил в него челюсти, брызгая слюной. Но Ференц лишь покачал головой.

— Я предпочитаю алое, брызжущее. Пока есть такая возможность.

Шайтис настороженно нахмурил брови, когда гигант зашагал по ледяным ступеням.

— Что ты задумал? — спросил он. — Кого ты думаешь убить?

— Не кого, а что, — ответил тот через плечо. — Я не собираюсь его убивать, просто буду понемногу брать кровь. Мне кажется, это очевидно.

Шайтис и Вольш двинулись, оскальзываясь, следом.

— Что? — переспросил Вольш с набитым ртом. — Что тебе очевидно?

Ференц оглянулся на него.

— Что ты ел, когда рухнул твой загнанный летун?

Вольш хрюкнул и чуть не подавился.

— Что-о? — Шайтис ухватил Ференца за огромное плечо. — Это ты о моем летуне? Вы хотите, чтобы я застрял тут навсегда?

Ференц помедлил, потом повернулся, посмотрел ему прямо в глаза, хотя и стоял двумя ступенями ниже.

— Почему бы и нет? — ответил он. — Разве нас занесло сюда не из-за тебя?

— Черта с два! — выплюнул в ответ Шайтис, снова хватаясь за боевую рукавицу, и в мгновение ока кулак Фесса смахнул его со ступенек.

Шайтис падал. Он был слишком усталым, да и времени не хватило бы, чтобы превратиться во что-то планирующее, оставалось только скрежетать зубами: сила тяжести не замедлит сделать свое черное дело!

Сшибая на лету ледяные наросты и сосульки, к счастью, не очень большие, он наконец врезался всей грудью и плечом прямо в сугроб. О милосердный снег!

Его намело сюда через овальную дыру в ледяной стене — холмик снега высотой три-четыре фута, скованного коркой льда. Шайтис проломил наст, смял толщу снега и больно ударился плечом: похоже, вывихнул его и сломал пару недолеченных ребер.

Бывший лорд лежал в снегу, корчась от боли и посылая проклятья Фессу Ференцу из самых глубин своего черного сердца.

— Проклинай сколько хочешь, Шайтис, — услышал он ответ Ференца. — Но я уверен, что если ты подумаешь как следует, то поймешь. Конечно, поймешь. Суди сам: или ты, или твой летун, — вот и весь выбор. Вольш выбрал бы тебя, потому что твоя кровь — это кровь вампира. Это то, что надо! Но я рассудил, что будет лучше оставить тебя в живых. По крайней мере, пока.

Шайтис поднялся на ноги и, пошатываясь, двинулся прочь, чтобы спрятаться где-нибудь.

Он дал боли растечься по всему телу, и вдобавок вызвал в памяти свои ощущения в момент краха на Темной стороне, когда лежал со сломанными ребрами и разбитым в кровь лицом, а также те страдания, что причинили ему раны, полученные в схватке с медведицами. Все это он прибавил к тому, что чувствовало его тело на самом деле, чтобы создать иллюзию смертельной травмы, и позволил этим ощущениям излиться наружу, рассчитывая, что разум Ференца уловит их и обманется на его счет. Вольш тоже мог воспринять это, но вряд ли. Любитель фурункулов был туповат, его мысли целиком были заняты выращиванием нарывов.

— Что с тобой? — Ференц, похоже, удивился, но не был особо расстроен. — Так сильно расшибся? Ты что, свалился лицом вниз, Шайтис? — Он телепатически ухмыльнулся. — Ладно, не переживай, твоя рожа все равно была отвратительна, хуже не станет!

— Давай, смейся, — не мог сдержать себя Шайтис, — потешь себя вдоволь, Фесс Ференц! Но не забывай: хорошо смеется тот, кто смеется последним...

Смех Ференца понемногу утих в мозгу Шайтиса.