Они вышли из воды в пятидесяти ярдах от Шайтиса и отряхнулись как громадные белые собаки; брызги летели во все четыре стороны. Вамфир снял с бедра боевую рукавицу и натянул ее на правую руку.

— Ну, идите, не стесняйтесь, милые дамы, — прорычал он им телепатически, не зная, воспримут ли они его послание, да и не интересуясь этим, — я так давно не ел, а впереди дальняя дорога, голод и холод.

Его боевая “рука” была, конечно, потоньше медвежьей лапы, но зато более смертоносна. Он широко растопырил пальцы, и чудовищная ладонь ощетинилась острыми углами, выдвижными лезвиями и шипами, потом сжал пальцы — и вблизи костяшек оттопырился еще ряд лезвий, а вперед выскочили четыре острых тонких иглы.

Медведицы атаковали первыми, впереди была та, что поменьше (всего на дюйм), вторая шла следом. Шайтис выбрал место для сражения, он сбросил плащ и встал посреди гладкой площадки, среди поля, усеянного острыми обломками льда. Медведицы лишились своего преимущества, оскальзываясь на гладком льду. Они яростно рычали, и лорд Вамфири тоже рычал, чтобы распалить их.

Если до встречи с медведицами Шайтис выглядел в общем как человек, то сейчас облик вампира разительно изменился. Череп вытянулся, как у волка; в провале громадного рта белел ряд острых акульих зубов. Нос, прежде длинный и крючковатый, стал широким и приплюснутым, он стал чутким, как у летучей мыши, и слегка подрагивал. Этот совершенный орган, а также уши, похожие на завитки, позволят ему безошибочно найти противника, даже если он лишится своих алых глаз. Правая рука стала массивнее и заполнила ужасную боевую рукавицу, зато левая стала когтистой, как у ящерицы, пальцы украсились острыми когтями, так что, сохранив внешние человекоподобные очертания, он превратился в гибридное существо — воина-Вамфира!

Первая медведица решила атаковать его. Она подбежала, неуклюже переваливаясь, и вплотную приблизившись к месту сражения, встала на задние лапы. Шайтис подпустил ее поближе, пригнулся и бросился зверю под ноги. Он обхватил задние лапы медведицы, перекувырнулся назад и подрезал ей сухожилия лезвиями рукавицы. Медведица взвыла и, обрушившись на врага, мощным ударом лапы разодрала ему спину до позвоночника, прежде чем он успел откатиться в сторону.

Шайтис подавил, прогнал боль усилием воли и, освободившись от покалеченного зверя, огляделся в поисках второй медведицы. Искать не пришлось. Она была прямо над ним!

Шайтис скользил по льду израненной спиной, к нему тянулись громадные лапы, а ужасные челюсти перемалывали предплечье левой руки, которой он прикрывал лицо. Но пока громадная пасть терзала его руку, а когти рвали тело, боевая рукавица описала смертельную дугу и, разорвав ухо медведицы, обрушилась на ее глаз. Зверь отпрянул и рывком поставил Шайтиса на ноги. Его левая рука была свободна, она повисла вдоль тела, искалеченная и бесполезная. Стоит медведице сомкнуть челюсти на его шее или плече, и ему конец.

Вся в крови, рыча от боли, она тряхнула красной лохматой головой, и кровавый жемчуг брызнул Шайтису в глаза. Когда пасть медведицы надвинулась на него, он вогнал боевую рукавицу прямо в эту красную зияющую пещеру, сокрушая зубы, которые вылетали с треском, один за другим. Шайтис протолкнул свое ужасное оружие глубже, повернул руку, раздирая ей глотку, и снова двинул рукавицу вглубь, в пищевод. Медведица качнулась, беспомощно колотя лапами. Шайтис растопырил пальцы и выдрал руку из глотки зверя вместе с остатком нижней челюсти. Теперь ей его не укусить! Но она еще молотила лапами; Шайтис вбил кулак с выдвинутыми шипами прямо ей в окровавленное ухо, пронзил тонкую кость и добрался до мозга.

С медведицей было покончено. Она хрипела, раскачиваясь и без толку молотя по воздуху лапами. Шайтис собрал остатки сил и еще раз вонзил окованный железом кулак в ее пасть, пробил горло стальными пальцами и расплющил шейные позвонки. Она была мертва еще до того, как успела упасть; через мгновение лед вздрогнул под рухнувшей громадной тушей.

Шайтис вскочил на труп медведицы, погрузил голову в развороченную пасть, вгрызаясь в ее мозг, жадно набивая брюхо малиновой дымящейся гущей. Кровь — это жизнь!

...Потом он поднялся на ноги. Невдалеке другая медведица пыталась уползти, волоча бесполезные задние ноги, оставляя на снегу безумный узор кровавого следа. Превозмогая боль в спине, Шайтис подошел к изувеченному зверю; улучив момент, он перерезал мышцы и связки сначала на одной передней лапе, затем на другой. Потом он разорвал беспомощной медведице глотку и выпустил на лед дымящуюся струю ее жизни. И снова жадно глотал горячую кровь, чувствуя, как наливается силой.

Неподалеку летун, взгромоздившись на верхушку ледяной скалы, глядел на него, качая головой, похожей на граненое яйцо. Шайтис поднялся на ноги и позвал его:

— Сюда!

Тварь двинулась вперед. Перебирая множеством “ножек” и скользя, летун добрался до края скалы, слетел с нее, завалившись на одно крыло, развернулся над морем и наконец почтительно опустился на лед на некотором расстоянии от хозяина. Шайтис велел летуну приблизиться, и тот, шлепая крыльями по льду, заковылял к трупам. Тем временем лорд Вамфири вырезал громадное дымящееся сердце у одной медведицы, потом у другой и убрал их в мешок — на потом.

Шайтис отошел к берегу и уселся на кромку льда.

— Ешь! — приказал он летуну. — Набирайся сил! Звезды струили свой свет на странного противоестественного зверя, жадно глотавшего пищу, чтобы влить силы в истощенное тело.

— Да, поешь как следует, — внушал ему Шайтис. — Еще долго у нас не будет такого доброго мяса. По крайней мере пока я не залечу раны.

Он потихоньку выпустил боль на свободу, она наполнила его существо, забилась в разодранной спине, размолотом плече, сломанных ребрах, над которыми поработали лапы медведицы — большая боль; вампир в нем тоже ощущал ее — чем сильнее, тем скорее Шайтис вылечится.

Да, боль... Когда-то что-то похожее с ним уже было, после той битвы, когда он сражался и победил, боль тогда была горячая, горячее, чем внутри у женщины.

Шайтис гордился своей болью, гордился, чувствуя, как она протекает сквозь его тело и как заживляются его раны. Возможно, он оставит часть их незатянувшимися или покрытыми струпьями, в память о своей победе. Хотя... кто будет восхищаться ими там?

Они летели давно, покрыв не меньшее расстояние, чем до своей первой остановки, когда Шайтис увидел в причудливом свете змеящихся сполохов северного сияния сверкающие ледяные замки. Чем еще они могли быть, если не гнездами Вамфири? Сердце учащенно забилось в его массивной груди.

Что за существа способны обитать в Ледниках, где температура всегда намного ниже нуля? Эти альбиносы, летучие мыши, которым приходится отращивать мех, чтобы сохранить свое тепло? Чем они могут питаться? И как им понравится, что он, лорд Шайтис, вторгся в их владения?

Он поднял летуна выше, чтобы разглядеть как следует эту местность, затерянную во льдах. Далеко на севере, возможно, у самого полюса, виднелся ряд уснувших вулканов, чьи занесенные снегом вершины высились над ледяной равниной. Их цепь простиралась в обе стороны, на запад и восток, насколько хватало взгляда, сливаясь вдали со сверкающим горизонтом. Не все вершины были покрыты льдом, некоторые являли взору обнаженные каменные склоны; Шайтис заключил, что они хранят остатки вулканического тепла.

Как бы подтверждая его догадку, самый большой кратер в центре дуги выбросил струйку пара. Потом она рассеялась; а может, все это привиделось глазам, ослепленным сверканием льдов и блеском звезд. И заревом игравших на небе сполохов — вся крыша мира была залита странным голубоватым сиянием! Нельзя сказать, чтобы Вамфири очень нуждались в освещении, нет, их царством была ночь; устройство глаз позволяло видеть даже в непроглядной тьме.

Шайтис внимательно разглядывал ледяные кручи. Они были жалкими кротовыми кучками по сравнению с воздвигнутыми на Темной стороне утесами из камней и костей; самая высокая из них не достигала и половины высоты наиболее скромного замка Вамфири. Там, где ветром сдуло снег, виднелся чистейший прозрачный лед. Подобно растущим вверх гигантским сосулькам, замки располагались вокруг центрального вулкана концентрическими кругами. Судя по просвечивавшим верхушкам, они состояли целиком изо льда, однако в основании, похоже, покоились груды камней.